Главная » 2011»Май»28 » Аркадий Мамонтов. Часть II: Эпоха перемен - наш хлеб
00:19
Аркадий Мамонтов. Часть II: Эпоха перемен - наш хлеб
Аркадий Мамонтов — один из самых известных тележурналистов России. С камерой в руках он прошел практически все горячие точки бывшего СССР, России и многие — мира.
Его репортажи никого не оставляют равнодушным. Свою жизнь он посвятил борьбе со злом современного мира. Об этом и другом с Аркадием беседует главный редактор "Правды.Ру" Инна Новикова.
— Аркадий, я хотела бы поговорить о жанре расследований, в котором ты признаный специалист. Потому что не так давно я увидела замечательный сайт. Сообщество журналистов New York Times открыло сайт, который называется "Расскажи о настоящей России". Там собраны все компроматы, скандалы, весь негативный материал, который только есть, о России, и лишь одна положительная новость — о том, что американцы участвовали в параде Победы на Красной площади. По их мнению, это и есть настоящая Россия. Думаю, ты знаешь немало знаешь об американцах. Расскажи, пожалуйста, нам о том, кто такие американцы и о том, что такое "настоящая Россия".
— "Настоящая Россия" — это мы с вами, все люди, которые ходят по улице, встают утром, идут на работу, растят детей. Это наша Россия настоящая — самая лучшая, прекрасная страна на свете. Что же касается американцев и этого их сайта "Настоящая Россия", здесь можно процитировать слова Александра Третьего. На заседании государственного совета он как-то сказал, что у России нет союзников и нет друзей: единственный союзник и единственный друг России — это ее армия и флот. Поэтому я не удивляюсь когда американские граждане, которые называют себя журналистами, собирают все грязное белье и говорят, что вот это и есть настоящая Россия. Потому что мы для них как кость в горле: большая, широкая, громадная страна, которая все еще считает, что главный вопрос человеческого существования на земле не "как жить?", а "зачем жить?". Поэтому они не любят русский народ, не любят Россию. Они понимают, что здесь сосредоточено очень много богатств, нефти, воды пресной, каких угодно ископаемых, тут живет белое население — и их детей, детей этих русских, надо отбирать и перевозить в Америку. Потому что там у них процветает гомосексуализм, содомия, педофилия. И все это нарастает, к сожалению.
Я немало знаю о настоящей Америке. Я там бывал — учился и снимал шпионский детектив. И я знаю, кто такие американцы, какая там у них элита и что такое американская свобода — что это на самом деле. Люди простые в Америке — обычные, нормальные. Но элита, которая принимает решения и которая занимается международными делами, и которая управляет развитием своей страны, она нас ненавидит. Никогда мы друзьями с ней не будем. У них другая философия, другое отношение к жизни. И слава Богу, что мы разные. Они нас когда-то называли "Империей зла"… Но мы не империя зла, мы империя добра, полуразрушенная, полууничтоженная, полузадушенная, но мы остаемся империей добра и веры. А вот современная Америка — это по-настоящему империя зла. Империя зла и денег, и слезам они не верят. Дух народа живет в его выражениях. У них слово (прости меня Господи!) "Чёрт возьми", то есть поминовение нечистого — обычное дело. Попробую объяснить это на простом примере. Мы собрали из интернета все видеофрагменты, в частном порядке снятые американскими солдатами в Афганистане, и сделали фильм "Американский Афган". Он ещё не вышел, но он готов, ждет своего часа. Он сделан без дикторского текста: мы просто собрали и перевели, что говорят эти американцы. Первая сцена, с которой начинается фильм — афганские дети, не знающие английского языка, подходят к американскому солдату. Детям по 5-6 лет. И он им говорит: "Я сейчас буду учить вас английскому языку". И говорит ребенку: "повторяй — я свинья". Ребёнок повторяет. "На конфетку. "Ты осёл. На тебе конфетку". Это такое англо-саксонское презрение ко всему остальному миру — мол, я — великий, такой белый фашизм. Это частные съемки, но они характеризуют этих людей. Ментальное понимание, отношение к другим людям, к народам, к мужчинам, женщинам, детям и т. д.
— Ты знаешь, когда была война в Афганистане, на нашу английскую версию "Правды.Ру" мы получали много писем от американцев. Там всегда были фразы "нет ничего дороже жизни американских солдат" — это обязательная фраза. Их машина пропаганды очень технически развита. Но мы тоже в некотором смысле пропагандисты: если настанет такое тяжелое время для моей Родины, то на полную катушку можно будет включить пропагандистское мышление, если уж на то пошло. Я этого не стесняюсь. У них машина эта работает на полную катушку. Причём работает очень изощрённо, очень мощно, продуманно. Но Хиллари Клинтон недавно сказала, что русские, которые вещают на Америку, переиграли наши американские каналы.
— У нас в журналистике еще осталось что-то живое. Вот ты сейчас со мной разговариваешь, и у тебя есть какой-то сценарный план, но ты не преследуешь какую-то цель, а ты говоришь от души. У нас осталось ещё в журналистике такое понятие, как "душа". Мало, но осталось. Сопереживание какое-то. И это все передается на экране. А у них такого нету, у них — бизнес, профессионализм. И еще очень много лжи. И поэтому у меня лично, например, есть претензии к людям, которые занимаются политикой под зонтиком американского правительства, и на их деньги. Или английского правительства и на их деньги. Что может хорошего сделать человек, получающий деньги от западных фондов, для своей родины, России? Ничего. Он предатель. Это мое личное мнение. Все.
— Все равно вся журналистика субъективна. У нас были проблемы с английской версией издания, потому что мы писали новости и пытались их как-то комментировать. При этом нам возмущенно писали читатели, что вот есть "News", а есть "Opinion" и, пожалуйста, новости и мнения — отдельно. А эта ваша русская журналистика…
— У у нас все будет — и новости, и мнения. Просто мы 20 лет не то что блуждаем во тьме, мы ищем свой путь, потому что в 1991 году произошла страшная трагедия. Ии в тоже время это была очистительная вещь такая.
— Ты говоришь про развал Советского Союза?
— Конечно. Это была трагедия для простых людей. Но в тоже время это была очистительная вещь, потому что безбожная власть должна была уйти — и она ушла. Сейчас ситуация такая, что мы ищем свой путь — ищем, и мы найдем его. Мы не просто блуждаем. Ведь мы должны знать, зачем мы живем. Мы ищем. Коллективный разум народа он сейчас ищет это — цель и путь к ней.
— А в чем проявляется то, что мы ищем свой путь? Вот я бы поискала, но я не знаю, как его искать.
— Знаешь, в чем? Например в том, что у нас нет формулировки движения вперед, так называемой национальной идеи. При царе она была — православие, самодержавие, народность. Это была государственная идея. Но после 1917 года, когда большевики пришли к власти, они дали народу такую вещь…
— Кодекс строителя коммунизма?
— Совершенно верно. Он был близок к заветам, к Евангелию, да. А в начале 90-х годов Гайдар бросил в массы лозунг "Обогащайтесь!". Но этот лозунг не прошел, потому что для большинства наших людей слово "обогащайтесь" и лозунг "Обогащайтесь!" не имеют смысла. Жизненно важного смысла не имеет.
— Они просто не могут, не знают, как это делается.
— Да даже если бы и могли и знали… Нам все время по телевизору показывают, в интернете рассказывают и еще где-то о том, как все плохо, воровство и так далее… Изо дня в день нагнетают ситуацию, показывают криминал. У нормальных людей вот эти, бросившиеся "обогащаться" вызывают отвращение. По-моему, все это все-таки надо давать дозировано. Это людей ранит и озлобляет. И у нас очень не хватает положительных новостей.
— Но ведь ты сам — активный участник российского информационного поля и ты выбрал негатив…
— Нет, почему, я делаю иногда позитивные вещи… Вот у меня, например, был фильм под названием "Белый лебедь" про ТУ-160. Мы снимали его про наших летчиков. Как они на этом ТУ-160 взлетают и летят, как заправляются в воздухе. Что происходит у них дома, сняли семью, то есть нормальных мужчин и женщин. Иногда и такие вещи бывают, прорываются. А что касается расследований… Ты понимаешь, тебе, мне, ещё миллиону людей дано судьбой право говорить. И мы должны говорить. Правду и только правду… Зачем мы живем? Пока дают возможность с экрана что-то говорить — я говорю. Зачем я это говорю? Я считаю, что у меня есть 4 темы по которым я буду долбить, пока буду работать. Я буду выступать: против наркомании, против алкоголизма, против извращений и прочего насилия над детьми, и буду защищать самого-самого маленького, обычного человека. Я к этому призван, и поэтому мне абсолютно безразлично, ругают ли меня, узнают ли меня на улицах или нет. Для меня не это главное. Для меня главное — работать.
— Ты среди своих главных тем не назвал трансплантацию органов. Я так понимаю — это тоже тема, к которой ты не равнодушно относишься?
— Это был отдельный проект. Мы взялись за эту тему, когда разразился скандал. И несколько лет он продолжался. Как только меня не обзывали — и убийцей, и тому подобными словами. Что, мол, из-за нашей передачи операции приостановили. Я не против трансплантации органов, я против рынка, который тогда существовал. Когда брали турка, израильтянина или другого гражданина другой страны, привозили в Россию — называли это "крашенные больные" — и "перекрашивали" по документам какого-нибудь Бюбюль Оглы в Ивана Ивановича Иванова. И пересаживали ему органы как москвичу, как россиянину, как гражданину России, обходя в очереди других людей, наших людей, которые в пересадке нуждались. Я об этом ровно рассказывал, объективно. Это первый был аспект. Второй аспект был такой. Когда ты слышишь в перехваченном телефонном разговоре директора центра по пересадке и заведующего реанимации одной из московских больниц, которые одна другой не стесняясь говорят: "У меня тут бомжа привезли в реанимацию, он весь бронзовый лежит, еще живой. Я его, пожалуй, пущу на это самое — пусть он еще не помер, я все равно буду его резать". Понимаешь? И мужика зарезали живого. Один случай я сейчас первый раз рассказываю публично. Мы его не вставили в программу, так как не нашли исчерпывающих доказательств. У нас был синхрон, то есть интервью врача, который рассказывал, как два медика одной из московских больниц, стоя в коридоре над женщиной, которая находилась в тяжелейшем состоянии (во рту у неё была вставлена трубка через которую она дышала), стояли над ней и рассуждали, какую почку у нее забрать. А она была в сознании и все слышала. Они стояли и разговаривали, а у нее только глаза бешено вращались и лились слезы градом. Это что такое? Это как назвать? Нет вообще что ли совести? Вот против этого я выступал, а это тогда у нас было в массовом порядке. Дело доходило до того, что криминал уже близко подбирался к так называемым врачам, которые занимались пересадкой. И пересаживали бы все они органы под бандитской крышей. Если бы не было того расследования, то сейчас бы было так: по улице идешь — а тебе сзади по голове дали и вперед, на органы. Должен сказать, что совсем недавно произошёл случай на украинской границе. Стали досмотривать трейлер водителя-француза. И этот молодой человек что-то очень сильно нервничал… В его фургоне нашли двух младенцев, спрятанных в ящиках, накаченных медикаментами, они еще были живы. Должен сказать, что транзит торговли женщинами и продажа детей, особенно сейчас, из России, Украины и Молдавии носит очень массовый характер. Мы еще этим не занимались вплотную, но, даст Бог, займемся. Продажа детей на органы, на развлечение всяким половым извращенцам… Более 50% этого происходит в регионах России, более половины случаев иностранного усыновления. Многих так усыновленных детей потом просто найти невозможно. Детей усыновили и те пропали. В Румынии есть два ужасных места, одно из них — очень древнее, древний замок, где происходит публична яторговля людьми. Оглашаются публичные лоты. Лоты — это дети, подростки. Сидят люди и выбирают: этого, этого, этого и того. Эти вещи они есть, они существуют. Ещё раз повторяю, это не до конца подтвержденная информация поэтому я не называю ни мест, ни людей… Вера была дана нам Богом для того, чтобы мы оставались людьми и не скатывались в язычество, в животное состояние. Сейчас вера оскудевает, и человек постепенно превращается в зверя. Поэтому Россия является объектом нападения и уничтожения, не только физического (не дошло пока до этого в массовом порядке), но и морального, духовного нападения. Идет страшная борьба с нашим народом, чтобы из него сделать безгласное, безответное животное. Почему образование у нас сейчас куцее такое? У нас же было сильное, классное образование, система. А все поэтому…
— Последние реформы в образовании — это, конечно, нечто…
— Народ против тех необдуманных шагов, которые предпринимаются. Все люди против — учителя, родители, все. Но никто их не слушает. Что это такое? Кому это все надо? Сейчас я делаю программу, под названием "Дети. Часть 7", про то, как забирают детей из семьи. К примеру, у нас с тобой есть ребёнок, мы муж и жена, но мы с тобой живём бедно, у нас комната в коммуналке. У меня нет постоянной работы, у тебя тоже. И у нас доход на семью 6000 рублей. Ну нет у нас игрушек — но все чисто, ты все убираешь, моешь, я тоже помогаю, у нас двое ребят. К нам приходит опека — мы же бедно живем. Меня нет дома. Они открывают холодильник, а там вместо бутылки молока стоит полбутылки кефира и вместо колбасы — хлеб. Ну нет ни колбасы, ни сыра! Заглядывают: у нас нет каких-то игрушек или ещё чего-то. Так вот сейчас, по некоторым распоряжениям берут и забирают ребёнка. Потому что мы бедные.
— А кто определяет уровень бедности?
— Органы опеки и попечительства определяют. И забирают детей. Или, например, одинокие мамочки. Я понимаю, что у нас много маргинальных семей, пьющих и т. д. и надо забирать детей оттуда, это правильно. Но не из семей, где есть мать и отец. Или одна мать, ну так сложилось у человека, что на последнем курсе она полюбила кого-то, а потом не стала делать аборт, а родила. А сама сирота. И живёт в общежитии. А ей говорят, на практику не поедешь на 2 дня — мы тебя выкинем из общежития и денег не дадим. Она бегом в социальную службу: помогите мне! А они в ответ: а нам-то что? Мы тебе не поможем. Квартиру тебе как сироте? Ой, у нас сейчас только 13 квартир, а ты у нас будешь 162-я на очереди. Куда ей деваться, девочке? Ни мамы, ни папы — никого нет. Но она уже мать, ей 24 года или 23. И неоткуда помощи ждать…
— Ты говоришь о реальной ситуации?
— Да, о самой реальной. Естественно, она старается поехать на практику, с подружкой оставляет свою дочку маленькую. Вот в это время опека уже за ней следит. Ага, говорит, уехала — и тут же в дом к этой подружке. А с ними милиционер и две горластые чиновницы, такие прожженные бабы. И они эту подружку ставят в позу "зю", и она тут же пишет под диктовку: я не знаю куда уехала мать этого ребенка… После чего они на самых законных основаниях забирают ребенка в дом малютки. Девушка возвращается с прктики, а её вызывают и начинают на неё давить психологически, говорят: "пиши отказ от ребёнка…". Она пишет. Пишет временный отказ от ребенка. Ребенок остается в доме малютки, а она бегает по судам — мать! — бегает по судам и упрашивает социальное обеспечение, отдайте мне ребёнка. Мы всё сняли это. Это что такое? Кто такие порядки бесчеловечные завёл?
— То есть получается, что кто-то сильно заинтересован, чтобы дети попадали в эти приюты?
— Система устроена таким образом, что на каждого ребенка социальная служба от государства получает в месяц 460 000 рублей. Это инструкция.
— Кто принимал такие нормы, и что это за 400 000 рублей? Неужели столько тратят на ребенка?
— Эти деньги идут на оплату ЖКХ, закупку продуктов, на зарплаты персонала приютов и детских домов — это же общая сумма. В Москве, по-моему, вфыделяют 400 000, в разных городах по разному — 250 000, 300 000. Но по-любому огромные деньги. То есть государство как бы заботится о детях, но получается так, что система, которая внизу выстроена, она эту заботу поворачивает исключительно себе на пользу, а дети — побоку. То ли ослаб контроль со стороны власти за этими людьми, которые занимаются опекой, то ли дела никому нет. Есть пьянство в семьях, ну заберите ребёнка оттуда. Но если вы видите, что семья нормальная, оставьте вы её в покое, дайте ребенку вырасти среди родных людей. такие вещи должны гласно делаться, прорачно. И задача государства следить, чтобы не было произвола. А если он все же есть, то карать. Самое страшное еще и в том, что система всех этих ювенальных судов появилась в России тихой сапой. Без всенародного обсуждения. Сначала Дума попыталась принимать закон о ювенальной юстиции с нахрапу, но встретила жесткий отпор со стороны нормальных депутатов, со стороны нормальных родителей, педагогова. Общественное мнение поднялось, пресса, Интернет подключились… Тогда они применили сетевой метод — стали на иностранные деньги то в одном регионе, то в другом пилотные проекты открывать, местное начальство приваживать, жужжать в уши о правах ребенка, об ювенальных судах. так и стали появляться в регионах ювенальные суды… Сейчас те же люди убеждают нас, что это хорошо, современно и прогрессивно. Но что же тут прогрессивного? Это же сплошное разрушение семьи! Естественно, я против этого, и пока я работаю на телевидении, я буду защищать свой народ от таких прогрессивных доброхотов.
— Мы с тобой ещё не обсудили педофилию и про наркоманию. Ты об этом пишешь, говоришь, кричишь — а видишь ли ты какой-то отклик? Ты сам реально что-то изменил?
— Ну есть какие-то подвижки… Я не могу сказать что прямо взял и все поменял. Я же не президент и не депутат. Я просто журналист, и работаем мы командой. Но какие-то вещи все-таки удается сделать. Большей частью, конечно, внимания никто не обращает. Но капля камень точит. Любая свобода и ослабление режима, естественно, подразумевает ответственность. Человеку за свою судьбу надо самому отвечать. Но у нас очень мало времени прошло — 20 лет это не срок для скачка от того, что за тебя все решало государство и до того, что ты сейчас должен решать все сам, ни на кого не надеясь. Мало времени прошло. Поэтому люди иногда пишут на телевидение: "Помоги нам". Крик о помощи. Они думают, что телевидение истина в последней инстанции, но это не так. Порой мы помочь не можем никоим образом. Есть какие то вещи, на которые мы реагируем как можем. Но и это не гарантия, что что-то изменится. Но телесюжеты, пусть начальники и делают вид, что их не видели, всё равно влияют на общественное мнение, на общественное сознание. Их видят люди, которым не все равно, и они начинают действовать, помогать тем, кто попал в беду.
— Скажи мне, а вот откуда ты берёшь темы для сюжетов? От людей, которые тебе пишут, или ты следишь за блогосферой и интернетом?
— Интернет сейчас играет очень большую роль. Мы уже не читаем газет, мы смотрим интернет, потому что в интернете есть почти все. Правда, среди этого моря надо выбирать и фильтровать информацию. Это естественно. Но уж очень много людей, готовых на что угодно, лишь бы их щаметили. Я никогда не реагирую на оскорбления, на то, что кто-то негативное пишет. Я готов открыто поспорить с любым. Но эти вот "блоггеры" — они какие-то странные. Они прячутся за этот интернет. Меня-то видно, я открыт, а они спрятаны, и с такой легкостью готовы оскорбить, обозвать, не сказав по делу ничего. Один мне как-то написал, месяца 3 назад, обматерил меня. Я ему ответ написал: ты, Леопольд, подлый трус, ну, открой личико, Гюльчитай, давай, выйди.
— И что, вышел?
— Исчез. Чаще всего блоггеры это такие ничтожества, такие трусливые очкарикик, которым дашь по морде — и голова у него тут же и улетит, простите, в ж… И он оттуда продолжит бухтеть. Ну такие уж это странные люди. Извините, не уважаю.
— Ты постоянно работаешь с разными съемочными бригадами, все время смотришь людей. Как ты оцениваешь молодые кадры телевидения? Я вот к случаю вспомнила историю о том, как недавно проводила собеседование с молодой девушкой. Она принесла красный диплом филфака, при этом написав в тестовом задании "сЬэкономили" и "полицЫя"…
— Должен тебе сказать, что мне везло в этом смысле. Люди, которые приходили ко мне на практику, обычно оставались работать. Хотя образовательный уровень, честно говоря, снизился. Может быть, это стариковское ворчание, а может быть, они просто больше знают о чем-то другом. Но ведь для журналистики важно быть образованным. Нас учили культуре языка, истории, литературы. Почему нам все интересно до сих пор? Потому что нас учили быть активными и интересоваться всем. В технической области — да, надо быть крепким узким специалистом, но в гуманитарном ВУЗе надо оставаться человеком широким, широких горизонтов. Потому что сегодня ты делаешь материал об этом, завтра о другом. Ты должен интересоваться происходящим, уметь быстро схватить судь дела, разобраться в пружинах событий. А любопытство и интерес к знаниям прививает только хорошая книга, лекция вылдающегося профессора или практика. Все остальное убивает интерес. Потому что журналистика — это труд интеллектуальный. Если не заниматься всё время самоусовершенствованием, то какой из тебя журналист? А, впрочем, настоящих всегда мало…
— Можешь назвать топ-10 лучших журналистов? На кого, по твоему мнению, надо равняться? Ты же тоже смотришь, сравниваешь, учишься.
— Ну да, смотрю. Но, знаешь, я не буду называть фамилии, потому что если вдруг кого-то забуду, то это может очень обидеть человека. К тому же это ведь будет только мое мнение, а я могу и ошибиться… Единственное, что могу сказать, процитировав Татьяну Миткову: журналист в России больше, чем журналист. Журналист — это человек, которому люди доверяют безусловно. Популярные люди в телевизоре, если их рейтинг реально высокий, значит, им доверяют, и они должны этим дорожить. Во время событий в Египте на месте работало очень много молодых журналистов, которые еще дадут нам фору. Они только-только вылупились, но они очень талантливы. Они очень смелые, они хорошо ведут себя в кадре. У них очень четкая реакция, а ведь для репортера самое важное — реакция на события. Увидел это, перестроился, объяснил оператору, показал: здесь снимать. Такие люди сейчас уже появились, они вот выросли. До этого было какое-то безвременье, а сейчас вот подросли эти ребята, и скоро у нас будет новое поколение журналистов.
— Я сейчас вспомнила: мы ведь тоже были старались, мечтали и была куча планов и желание мир изменить. Все было интересно. А ты чувствовал тягу к риску, к перемене мест?
— К перемене мест? Конечно! Понимаешь, наше поколение все-таки отличается от всех других. И знаешь, чем? Тем, что начинали учиться в застойные годы, затем в студенческую пору на себе прочувствовали начало свободы в перестройку, а в конце учебы и в начале рабочей жизни внезапно попали на излом и на разрушение державы. И, если абстрагироваться от личных трагедий, то мы творили историю и присутствовали в ней. Поэтому наше поколение, конечно, получило несоизмеримо больше впечатлений, чем все последующие.
— Хотя ещё китайцы говорили: не дай нам Бог жить в эпоху перемен…
— Ну, что для обывателей — жизнь в эпоху перемен, то для нас — насущный хлеб.
— Хочу поблагодарить тебя за беседу. Я очень рада, что ты нашел время к нам прийти. Было очень приятно было с тобой общаться. Действительно, берет гордость за свою страну, что она рождает таких сынов.
